Малиновый запах надежды - Страница 16

– Есть хочешь? Я заказал в ресторане салаты, мясо и десерт.

– Хочу! – в своем обычном репертуаре отозвалась я. Что-что, а аппетит у меня всегда оставался неизменным.

– Ну, вот и замечательно, – с облегчением вздохнул Леонид.

Блюда оказались отменными: Лелик знал толк в еде. Рестораны с отличной кухней были его слабостью, к которой он приучил за три месяца нашего знакомства и меня.

Мы ужинали молча, как мне того и хотелось. Но когда я покончила с мясным блюдом, Леня отложил вилку и накрыл ладонью мои пальцы:

– Мартышка, хоть ты и просила сегодня об этом не говорить, скажу. Я подумал и решил, что мы с тобой уедем на недельку. Отдохнем, побудем вместе и там уже все обсудим – дату, где, что и как. Хочешь, отправимся в Париж, хочешь – в Лондон. Или в Барселону. Или в Нью-Йорк. А если пожелаешь, то куда-нибудь на экзотические острова. Выбери у себя в агентстве путешествие, самое лучшее, самое дорогое. О финансах не беспокойся, все оплачу. Поедем?

Я не знала, что ему ответить. Он поставил, как на номер в рулетке, на мой ответ все надежды. И я узнала в Лелике себя. Когда-то я тоже как на кон поставила свои ожидания, возложив их на новогоднюю вечеринку в общежитии.

* * *

...Проживая на одном этаже общежития, мы с Тимом сталкивались на кухне почти каждый день. Иногда он предпринимал попытки заговорить со мной, но натыкался либо на мое презрительное молчание, либо, если я была в лучшем расположении духа, на короткие отговорки.

Тим не мог понять причину такого поведения, ведь, по сути, он не сделал мне ничего плохого. Откуда ему было знать, что я ревновала его к популярности, которой он пользовался у девушек, и презирала себя за то, что стала одной из них, смертельно отравленных магией его голоса и утонувших в морской синеве глаз.

Это была странная любовь – незрелая, неожиданная, но серьезная, как первая беременность несовершеннолетней девочки. Я «залетела» этой любовью и долго не могла принять ее, лелея надежды, что она излечится, как весенняя простуда. Добиться глубоких и долгих чувств от человека, вдохнувшего полными легкими дурмана популярности, мне казалось невозможным, а становиться неценным «трофеем» в покрывающейся пылью коллекции противоречило моим принципам. И я сознательно культивировала в себе негативное отношение к Тиму, приписывая ему надуманные грехи и надеясь таким образом излечиться от своей безнадежной «болезни».

Но моя любовь спекалась с кожей, срасталась с сердцем, растворялась в крови, и я вопреки своим желаниям уже жила ею – как дышала воздухом.

За два дня до новогодней студенческой вечеринки я снова столкнулась на кухне с Тимом, прохладно поприветствовала его и торопливо отвернулась к плите, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец.

– Ну, как всегда, леди со мной немилостива, – то ли в шутку, то ли всерьез заметил Тим, ставя на плиту рядом с моей кастрюлей чайник.

Я ничего не ответила, лишь пожала плечами и занесла над кастрюлей солонку.

– Смотри, не пересоли, – пошутил он мне под руку.

И словно по заказу плохо завинченная крышка слетела с солонки, и вся соль ухнула в бульон.

– Блин! – громко выругалась я, а Тим довольно расхохотался:

– Никак влюбилась, Сашка, да?

– Пошел в баню!

– Только что оттуда, – парировал он и провел ладонью по влажным после душа волосам.

– Все из-за тебя!

Я сорвала кастрюлю с огня и в сердцах выплеснула содержимое в раковину. Огорчил меня не столько испорченный бульон, сколько то, что Тим своей шуткой про влюбленность попал в самую точку, и мои щеки заполыхали еще ярче, рассказывая о моих чувствах так доходчиво, как букварь – первокласснику о букве А.

– Саш, ну извини...

– Отстань... – махнула я рукой и, забыв кастрюлю на столе, вышла из кухни.

– Заходи, я тебя чаем угощу! – полетело мне вслед. – В качестве компенсации за испорченный суп.

Я проигнорировала реплику, хотя внутри все обожгло от радости и надежды, затрепыхавшейся в груди глупым воробышком.

С кухни я отправилась не в свою комнату, а в душ и там, пустив воду на всю и глядя в заляпанное зубной пастой зеркало, попыталась прийти в себя. В зеркале отражались пунцовые от румянца щеки, а шум воды с трудом заглушал лихорадочные удары сердца. Немного успокоившись, я умылась холодной водой и выскользнула из душевой комнаты.

– Ты где была? – встретил меня удивленный вопрос соседки Марины, когда я вернулась к себе.

– На кухне. А что?

– «А что?..» – передразнила она меня. – Тебя тут искали. Поклонники.

– Что, прямо так и прискакали целым табуном? Или одного главного жеребца прислали? – невесело пошутила я.

– Ну, это смотря что, вернее, кого ты предпочитаешь, – скривила в ироничной усмешке губы Марина. – Лазарин заходил, принес для тебя вот это.

Она протянула мне шоколадку. Я недоверчиво взяла подарок и перевела недоуменный взгляд на расцветшую майской розой довольную соседку.

– Между прочим, он спрашивал, будешь ли ты на вечеринке и придешь ли на новогодний концерт. Ой, Сашка-а, не так ты проста, как кажешься. Впрочем, простой ты тоже не кажешься, если честно, на кривой козе к тебе не подъедешь.

– Это еще почему? – почти обиделась я.

Несерьезно, потому что грудь уже затопила жаркая радость, от которой перехватывало дыхание: Тим спрашивал, буду ли я на празднике!

– Потому! Потому что вот такая ты «гордячка».

Она, изображая меня, задрала кверху нос и состроила рожицу, которая должна была означать высокомерие. Получилось это у нее так смешно, что я расхохоталась.