Малиновый запах надежды - Страница 33

Я позволила Леониду проводить меня до квартиры и даже подумала, не предложить ли ему чашку чая. Но так и не успела пригласить, потому что увидела валяющийся под дверью белый конверт.

Первой моей мыслью было проигнорировать его, перешагнуть, как грязь, и забыть. Но Лелик уже заметил его:

– Смотри, Саш.

Я думала, что в конверте, как обычно, окажется очередная туманная записка, не дающая никаких объяснений. Но когда я взяла его, по весу поняла, что в нем находится какой-то предмет.

– Что это? – нахмурился Леонид и протянул руку, чтобы взять у меня находку. Но я уже нетерпеливо надорвала край конверта и достала наручные часы.

Часы Тима.

Я узнала их сразу – «Командирские», доставшиеся ему от отца, с потертым кожаным ремешком и желтоватым пятном на циферблате. Только стекло было в лучах трещин, будто от сильного удара.

– Что это, Александра? – нетерпеливо повторил Лелик.

И я, сглотнув подступивший к горлу комок, ответила охрипшим голосом:

– Часы.

– Это может быть опасно! – воскликнул вдруг Леонид.

Наверное, провел какую-то странную параллель между обычными наручными часами и взрывным устройством. Тяжела же жизнь бизнесмена...

– Это обычные часы, Лелик, – тем же севшим голосом пояснила я. – Просто часы.

Если бы это были «просто часы»...

– Что они тут делают? Зачем их тебе подбросили? Надо разобраться. Александра, дай мне их!

Лелик, все еще не избавившись от подозрений, требовательно протянул ладонь. Но я сжала часы в кулак:

– Нет! Не надо разбираться! Я знаю, кому они принадлежали.

– И? – выжидающе спросил он.

Оставлять вопросы невыясненными Леонид не любил.

– Одному знакомому человеку. Лелик, ты не волнуйся, я сама разберусь. Это мое дело – узнать, кто и зачем подбросил мне эти часы, – ответила я довольно резко и, похоже, обидела его. Но мне действительно не хотелось, чтобы кто-то посторонний (с каких пор Лелик стал мне посторонним?) касался их.

Мы еще немного поспорили, стоя на пороге квартиры. Леонид, встревоженный моей заметной нервозностью, хотел войти и побыть со мной. Я же уговаривала его оставить меня одну.

– Ладно, Мартышка, как хочешь, – с тяжелым вздохом сдался он после долгих уговоров. – Но позже я тебе позвоню, спрошу, как ты.

– Хорошо.

– До встречи, – нехотя попрощался он и, поцеловав сухими губами меня в щеку, ушел.

Я вошла в квартиру и, бросив пакет с моей повседневной одеждой и сапожками прямо на пол, с облегчением сняла новые туфли и прямо в куртке, наброшенной поверх вечернего платья, прошла в ванную.

Отвернув оба крана до упора, я присела на край ванны и вытащила из кармана часы. Стрелки замерли, показывая без четверти восемь – то ли утра, то ли вечера. Я покрутила колесико заводки, но стрелки так и не сдвинулись с места. Эти часы прошли жизненный путь от деда к отцу, а потом и к самому Тиму, и вот преданно остановились, когда оборвалась жизнь последнего законного хозяина. Я трепетно провела пальцем по трещинкам, лучами разбежавшимся по мутноватому стеклу, и словно вернулась в тот роковой день.

* * *

...Я помню его, но вся предыстория стерлась из моей памяти, кажется, безвозвратно. Может быть, ее и не было – предыстории, но, когда я думаю о том дне, у меня каждый раз возникает неясное ощущение, что что-то важное предшествовало тем событиям. Что-то нехорошее, иначе бы не сжималось в такой тревоге сердце.

Это произошло за месяц до нашей свадьбы. Мы с Тимом куда-то ехали на машине. Может быть, к Юльке или от нее. Но в тот день мы не болтали, как обычно, беззаботно во время дороги и не слушали музыку. Тим вел машину молча, бросая на меня тревожные и виноватые взгляды. Кажется, ему хотелось начать разговор, но он не решался. Я же, старательно делая вид, что не замечаю его взглядов, отвернулась к окну. Мы ехали какими-то улицами, которые я не фиксировала взглядом. Был вечер, но солнце все еще ярко светило в окно, а у меня же на душе было так пасмурно, как в дождливый осенний день.

– Вот и все, – сказала я неожиданно громко, обращаясь скорее к себе, чем к Тиму. – Закончилось. Так просто.

– Саш...

– Не надо, не говори ничего. Иначе я снова заплачу, а это ни к чему. Мы уже поговорили обо всем. Раньше.

– И все же, Саша...

– Следи за дорогой, – серьезно посоветовала я.

– Сашка, прости меня. Прости, Саш! Я не знал!

– А если бы знал, что бы это изменило? Мы уже приняли решение.

– Ты мне не сказала! – крикнул он и повернулся ко мне. В его глазах стояли слезы, а на лице было написано отчаяние. Таким я его и запомнила.

Отвлекшись всего на мгновение от дороги, Тим проскочил на перекрестке на красный свет, и ему уже не хватило времени, чтобы затормозить перед «КамАЗом». Последнее, что он успел сделать, – вывернуть руль так, чтобы удар пришелся не на ту часть машины, где сидела я, а принять его на себя.

Я очнулась в больнице. Рядом со мной была Юлия, которая сказала, что моим родителям уже сообщили об аварии, и они скоро приедут.

– Юль... – прошептала я. – А Тим?.. Тим? Как он?

– Он... – запнулась она. И, набрав воздуха в легкие, на выдохе бодро ответила: – Он – хорошо. Относительно, конечно. Но ты не переживай. Сейчас главное, чтобы ты поправилась. Тебя хочет посмотреть доктор, он попросил сообщить сразу же, как только ты придешь в себя.

Я «отделалась», если можно так сказать, черепно-мозговой травмой и провела в больнице месяц. Меня навещали то мама, то Юля. А я ждала Тима.

– Он не может прийти к тебе, Сашенька, – говорила мама, гладя меня по плечу. – Ты же понимаешь, что Тим болен так же, как и ты.